Бучко Людмила
Вспоминает сама Людмила Николаевна, до замужества носившая фамилию Немченко:
«Во время войны я работала в колхозе «Чекист» в Краснодарском крае. Мне тогда было лет 15 где-то. В колхозе этом все работали тогда так: сеяли вручную, обрабатывали вручную, убирали вручную. Днем пашешь, а вечером надо ещё идти в сельсовет дежурить. Этого никто не хотел! Тогда приходит ко мне бригадир и говорит: «Людочка, милая, выручай, кроме тебя никто не пойдёт». И я иду.
Приду в сельсовет на дежурство, позакрываюсь там и сижу тихо: боюсь. Раньше телефонов не было ни у кого, только в сельсовете был один. И вот звонит он, звонят из станицы Тимашёвской. «Кто дежурный?» — спрашивают. Я отвечаю: «Я дежурная, Людмила Николаевна Немченко». Мне и говорят: «Людмила Николаевна, ждём вас, раненые ваши приехали из госпиталя».
Тогда я бричку запрягала и ехала в Тимашёвку за этими ранеными, которых комиссовали. Это значит, что они уже не годные для войны были: кто без ноги, кто без руки. Их из госпиталя домой умирать привозили, бедненьких. Сколько кто проживёт: то ли год, то ли месяц, а то ли неделю.
Ехать до Тимашёвской надо было 15 километров. Машины тогда не ходили, всё на лошадях возили. И вот я бричку запрягаю и еду одна 15 километров, а сама боюсь. Там на пути ручеёк был, а через него мостик. Я этот ручеёк переезжала, а сама боялась Бабу-ягу, что она из-под мостика выскочит и схватит меня! Вот такая я была молодая девчонка.
Приеду я туда к раненым, в Тимашёвку, а они уже ждут меня, радостные, что я за ними приехала. Говорят: «Чей же ты будешь?» А я отвечаю: «Я девочка, я не мальчик! Люда звать меня, Немченко, Николая Романовича дочка». У меня тогда спрашивают, где же, мол, Николай Романович? А он, говорю, воюет где-то, мы ему пишем письма. Так и погиб мой папочка на войне, где-то уже в Польше.
Так я комиссованных солдат и везла домой, в колхоз, по пять человек за раз, а больше в подводу не влезало. Привезу их и спрашиваю: «Кто где живёт?» Они говорят: «Я на первой бригаде, а я аж на пятой». Этого, значит, я в последнюю очередь везу. Приезжали мы ночью, а семья солдата ещё не знала, что отец из госпиталя вернулся. Я к дому подъеду и иду стучать. Стучусь и говорю: «Хозяюшка, открывайте двери, я привезла вашего папу из госпиталя». Открывает хозяйка и начинает плакать, причитать: «Ой, боже! Ой, боже!» Тогда уже все из хаты бегут отца встречать: жена, дети. Все бегут, и все плачут, целуют, обнимают, а он — их. Поднимут его потихоньку, поведут его в хату, а я дальше поехала, повезла других.
Был у нас через реку от колхоза хутор, назывался Днепровка. Там немцы в войну останавливались. Однажды в этом хуторе крик поднялся, шум такой, что мы из-за речки все услышали, какие в Днепровке крики невозможные. Мама с работы прибежала и говорит, что в Днепровке немцы многих наших людей повешали. То, оказывается, солдатики наши к своим прорывались где-то поблизости на лошадях, была у них линейка и пулемёт на ней. Они многих немцев постреляли и убежали дальше. Так за то в Днепровке немцы всех-всех хуторян выгнали в одно место, к мельнице, и пятерых человек вызвали: ты, ты и ты. Пять человек этих повесили прямо при людях.
Мама это рассказала, так мы хлеб схватили, курицу варёную схватили эту и в посадку далеко-далеко убежали. Мы там долго сидели, так боялись, что за нами немцы придут тоже».
Текст, фото: Людмила Бучко
«Во время войны я работала в колхозе «Чекист» в Краснодарском крае. Мне тогда было лет 15 где-то. В колхозе этом все работали тогда так: сеяли вручную, обрабатывали вручную, убирали вручную. Днем пашешь, а вечером надо ещё идти в сельсовет дежурить. Этого никто не хотел! Тогда приходит ко мне бригадир и говорит: «Людочка, милая, выручай, кроме тебя никто не пойдёт». И я иду.
Приду в сельсовет на дежурство, позакрываюсь там и сижу тихо: боюсь. Раньше телефонов не было ни у кого, только в сельсовете был один. И вот звонит он, звонят из станицы Тимашёвской. «Кто дежурный?» — спрашивают. Я отвечаю: «Я дежурная, Людмила Николаевна Немченко». Мне и говорят: «Людмила Николаевна, ждём вас, раненые ваши приехали из госпиталя».
Тогда я бричку запрягала и ехала в Тимашёвку за этими ранеными, которых комиссовали. Это значит, что они уже не годные для войны были: кто без ноги, кто без руки. Их из госпиталя домой умирать привозили, бедненьких. Сколько кто проживёт: то ли год, то ли месяц, а то ли неделю.
Ехать до Тимашёвской надо было 15 километров. Машины тогда не ходили, всё на лошадях возили. И вот я бричку запрягаю и еду одна 15 километров, а сама боюсь. Там на пути ручеёк был, а через него мостик. Я этот ручеёк переезжала, а сама боялась Бабу-ягу, что она из-под мостика выскочит и схватит меня! Вот такая я была молодая девчонка.
Приеду я туда к раненым, в Тимашёвку, а они уже ждут меня, радостные, что я за ними приехала. Говорят: «Чей же ты будешь?» А я отвечаю: «Я девочка, я не мальчик! Люда звать меня, Немченко, Николая Романовича дочка». У меня тогда спрашивают, где же, мол, Николай Романович? А он, говорю, воюет где-то, мы ему пишем письма. Так и погиб мой папочка на войне, где-то уже в Польше.
Так я комиссованных солдат и везла домой, в колхоз, по пять человек за раз, а больше в подводу не влезало. Привезу их и спрашиваю: «Кто где живёт?» Они говорят: «Я на первой бригаде, а я аж на пятой». Этого, значит, я в последнюю очередь везу. Приезжали мы ночью, а семья солдата ещё не знала, что отец из госпиталя вернулся. Я к дому подъеду и иду стучать. Стучусь и говорю: «Хозяюшка, открывайте двери, я привезла вашего папу из госпиталя». Открывает хозяйка и начинает плакать, причитать: «Ой, боже! Ой, боже!» Тогда уже все из хаты бегут отца встречать: жена, дети. Все бегут, и все плачут, целуют, обнимают, а он — их. Поднимут его потихоньку, поведут его в хату, а я дальше поехала, повезла других.
Был у нас через реку от колхоза хутор, назывался Днепровка. Там немцы в войну останавливались. Однажды в этом хуторе крик поднялся, шум такой, что мы из-за речки все услышали, какие в Днепровке крики невозможные. Мама с работы прибежала и говорит, что в Днепровке немцы многих наших людей повешали. То, оказывается, солдатики наши к своим прорывались где-то поблизости на лошадях, была у них линейка и пулемёт на ней. Они многих немцев постреляли и убежали дальше. Так за то в Днепровке немцы всех-всех хуторян выгнали в одно место, к мельнице, и пятерых человек вызвали: ты, ты и ты. Пять человек этих повесили прямо при людях.
Мама это рассказала, так мы хлеб схватили, курицу варёную схватили эту и в посадку далеко-далеко убежали. Мы там долго сидели, так боялись, что за нами немцы придут тоже».
Текст, фото: Людмила Бучко